Очень редко мы видим в кино настоящую научную фантастику. Здорово, что у нас есть «Звездные Войны», но это все же волшебная сказка, а не фантастика. Здорово, что есть «Звездный путь», «Звездные врата» — вообще, приятно видеть, сколько людей так или иначе до сих пор переживают эти звёздные детские мечты. Пусть всё «звёздное» приходит — и мы с радостью примем всё, в чем есть хотя бы немного настоящей любви и старания.
И все же научная фантастика — это другое. Это не просто мечта, но освобождение и усердное искание. Это вопросы, которыми могли бы заниматься богословы и философы (в общем-то, конечно, писатель-фантаст и должен быть философом). Даже давно ставший привычным вопрос «Одни ли мы во Вселенной?» — он нам знаком, но вряд ли мы понимаем его настоящее значение, и ни вряд ли кому-то удастся ухватить его в полной мере. Прежде верили, что Земля находится в центре Вселенной — верили так, потому что именно на земле живем мы, Человек. И мы действительно живем так, будто для нас существует этот мир — несем мы за него ответственность или эксплуатируем. И горе тем, кто всерьез ответит сам себе на эти вопросы решением, что мы — песчинки и те же муравьи, что жизнь наша — пуста и бессмысленна. Те, кто отвечают так всерьез — погибают, либо убивают.
Нет, все-таки мы живем с убеждением, что наша жизнь имеет особое значение. Но какие у нас есть доказательства, что мир — это наше дело и наша ответственность? Почему, даже отказавшись от религиозных догм и не соглашаясь, что мы — венец некого Творения, мы все-таки чувствуем себя хозяевами над этим миром, то есть ответственными за него?
Простой ответ: а больше некому. Кто знает, насколько этот простой факт, что разум, «подобный» нашему, пока что не был найден, на самом деле определяет и поддерживает наше видение мира? И кто знает, как человек воспринял бы новость об иной разумной жизни, если бы смог задумываться об этом всерьез? В кино мы видели слишком много инопланетян — на любой вкус, большинство выглядят просто как принадлежащие каким-то новым субкультурам. Представить же действительно иной разум — пожалуй, все равно что представить новый цвет.
Вопросы знания, высшего разума, судьбы, времени и памяти, пустоты, счастья и одиночества, вопросы тела, души и сознания: авторы научной фантастики исследуют всё это, можно сказать, «напрямую», дерзая мыслью нырять на самую глубину. За свободой действий и простором воображения они отправляются в будущее, космос и иные вселенные. Братья Стругацкие, Айзек Азимов, Филипп К. Дик, Урсула Ле Гуин, Рэй Брэдбери, Станислав Лем и многие другие (даже Лукьяненко в некоторых книгах — «Спектр», например, — затрагивал очень интересные вопросы) — это первопроходцы, мечтатели и ученые, воображение которых неизменно волнует те же тайны, какие волнуют любого настоящего философа и писателя: тайна жизни и тайна человека. Но если одни отправляются за ответами в прошлое, к мифам и сказкам, к истории и предыстории человека, то фантасты идут в неизведанное, чтобы прокладывать новые тропы.
Это объясняет, почему так трудно научную фантастику экранизировать: так редко мы видим в кино научную фантастику, сделанную всерьез. Режиссер должен не соблазниться внешним и глубоко проникнуть в суть, сам должен пропустить через себя эти вопросы. Также он должен приложить усилия и за всеми идеями и философскими размышлениями автора книги разглядеть личную историю: все-таки кино - пространство человека, а не идей. Но более того: перед режиссером встает воистину непосильная задача - изобразить мир будущего так, чтобы в него поверили. Вот как эту проблему выразил Тарковский в беседе Н. Абрамовым:
На главную роль взяли выдающегося голливудского актера, который в гриме выглядит весьма неплохо (хотя претензия к тому, что он перекачанный амбал уместна, но, черт возьми, Генри Кавилл под ведьмачьими эликсирами выглядит пугающе, а именно таков эффект и должен быть). В целом, нет причин выливать тонны желчи на Геральта от Netflix, ибо вариант подобран не самый худший, а при мастерской работе гримеров и костюмеров, он выглядит естественно. Сделать фан-арт или прифотошопить к N-ому (вашему любимому) актеру доспехи Геральта, и написать, «вот так должно быть» – можно. Но, к сожалению, мы не проводим кастинг.
«Проза обладает особым свойством образно опираться на чувственный опыт читателя. Как бы подробно ни была разработана та или иная сцена, тот или иной эпизод, читатель в силу своего опыта видит то, к чему его приспособил его опыт, склад характера, пристрастия, вкус…
Читатель, обладающий фантазией, за лаконичным описанием видит больше и ярче, на что подсознательно и рассчитывает писатель. Самые жестокие и натуралистические подробности читатель воспримет с пропусками, через свой субъективный эстетический фильтр. Я бы эту особенность воздействия прозаического описания на читателя назвал эстетической адаптацией. Она принципиально управляет восприятием и является своеобразным троянским конем, в чреве которого прозаик вторгается в душу своего читателя.
Это — в литературе.
А в кино? Где же в кино у зрителя эта свобода выбора? Ведь каждый отдельно снятый кадр, каждая сцена, эпизод внешне, буквально даже не описывают, а фиксируют действие, пейзаж, лица персонажей. И в этом страшная опасность быть не принятым зрителями. Ибо здесь — недвусмысленное обозначение конкретности, против которой так восстает частный, чувственный опыт зрителя как личности…
Переплавить литературное произведение в кадры фильма — значит суметь рассказать с экрана зрителю свою версию литературной основы, пропуская ее через себя».
Кратко посмотрим сегодня на три киноадаптации научной фантастики: «Космическая Одиссея 2001», «Сталкер» и «Звездный десант» по произведениям Артура Кларка, братьев Стругацких и Роберта Хайнлайна. Насколько по разные каждый автор ставит задачи, насколько иначе обращаются они с первоисточником и насколько невозможно даже пытаться сравнивать их между собой! Отправляемся.
«Космическая Одиссея» Кубрика — фильм, пожалуй, наиболее верно передающий дух научной фантастики, в том числе и рассказа «Часовой» Артура Кларка, который и дал начало Одиссее. Кубрик — человек идей, и фильмы его в основном не про личную историю человека, но про исследование этой личности, либо идеи, вопроса. Как и в рассказах Ле Гуин, и, например, Брэдбери, в его фильмах мы находимся на некотором расстоянии от героев, и в «Одиссее» это расстояние особенно ощутимо (важно добавить, что Кубрик работал над сценарием «Одиссеи» совместном с Артуром Кларком).
С первых же кадров мы понимаем, что речь идет о судьбе всего человечества. Знаменитый (и действительно гениальный) кадр с костью задает нам масштаб. И даже когда мы оказываемся наедине с главным героем, масштаб сохраняется. До самого конца сохраняется понимание, что речь тут не о герое, не об одном человеке, но о человеке вообще. Вероятно, именно поэтому мы чувствуем некоторое одиночество (как чувство одиночества подходит космическому пейзажу!) и отрешенность. Также этой дистанцией автор как будто признает: нам не понять и не охватить идей, о которым мы здесь говорим, мы не можем их действительно применить к себе, но можем соприкоснуться. И, может, больше мы извлечем, если будем просто смотреть и не подходить слишком близко к тайне. Как главный герой «Часового» смотрел на иноземный древний обелиск, и через взгляд, чувство, мысль и фантазию тайна приоткрывалась. Когда же ученые смогли подобраться к обелиску и разобрать его на составные части — всё стало бессмысленно, и дорога к тайне была утеряна.
« Было ли это здание, или гробница, или что-то имеющее название на моем языке? Если это здание, зачем его воздвигли в недоступном месте? А может быть, это храм? И я вообразил, как жрецы молили своих богов сохранить им жизнь, взывая понапрасну, и как исчезал океан и вымирало все живое…
Теперь я осознал, что увидел предмет, подобный которому человеческий род не создавал на протяжении своего развития. Эго было не здание, а машина, и ее защищали силы, бросившие вызов Вечности. Эти силы все еще действовали, и, видимо, я подошел недозволенно близко. Я подумал о радиации, которую человек смог загнать в ловушку и обезвредить за последнее столетие…
Я снова взглянул на сверкающую пирамиду, она показалась мне еще более чуждой природе Луны. И мне почудилось, словно маленькая пирамида сказала:
– Извините, я сама чужеземка…
Двадцать лет ушло на то, чтобы разбить невидимую защиту и добраться до машины. То, что вызывало недоумение, было разрушено варварской силой атома, и теперь я мог осмотреть детали очаровательного сверкающего предмета, обнаруженного мною когда-то высоко в горах. Они лишены для нас всякого смысла. Механизмы пирамиды (если это действительно механизмы) созданы по технологии, которая находится далеко за пределами нашего понимания».
Артур Чарльз Кларк, «Часовой».
«Сталкер» Андрея Тарковского — как раз кино очень личное. Оно берет начало в оригинальном произведении и в каком-то смысле очень ему «верно», но не в плане следования сюжету или продолжения идей автора, верно скорее как другу, брату и сотворцу.
Так Тарковский отвечает на вопрос интервьюера: «Чем вызван отход сюжета фильма от сюжета повести? Разве нельзя было экранизировать повесть в точности так, как она написана?»
Наверное, вопрос следует понимать так: насколько повесть сама по себе хороша для экранизации?.. Я бы сказал, что она достаточно хороша, чтобы ее не экранизировать.
Смысл всякой экранизации, думаю, не в том, чтобы проиллюстрировать то или иное известное произведение, а в том, чтобы создать ПО ПОВОДУ его, на его основе совершенно новое кинопроизведение.
Сам Тарковский не хотел, чтобы «Сталкер» относили к жанру научной фантастики — но мы и так видим, насколько малое значение имеет название жанра, которое кто-либо прилепит фильму. Мысль и чувство ищут форму, ищут выражения — для творца не существует жанра, но существование жанра открывает новые дороги и средства творцу. В «Пикнике на обочине» за рабочими буднями сталкера легко забывается главное. То, что отвечает ученый на вопрос: «Что же, по вашему мнению, является самым важным открытием за все эти тринадцать лет?» (с момента появления Зоны)
— Сам факт Посещения.
— Простите?
— Сам факт Посещения является наиболее важным открытием не только за истекшие тринадцать лет, но и за все время существования человечества. Не так уж важно, кто были эти пришельцы. Неважно, откуда они прибыли, зачем прибыли, почему так недолго пробыли и куда девались потом. Важно то, что теперь человечество твердо знает: оно не одиноко во Вселенной. Боюсь, что институту внеземных культур уже никогда больше не повезет сделать более фундаментальное открытие.
— Это страшно интересно, доктор Пильман, но я, собственно, имел в виду открытия технологического порядка. Открытия, которые могла бы использовать наша земная наука и...
Интервьюер вновь уходит в прозу жизни. В фильме ощущение этого Присутствия, где-то далеко на фоне, в подсознании, играет совсем другую роль — но все-таки именно оно дает то особое, уникальное «прочтение» фильма. Видели ли мы прежде подобное соприкосновение иноземного, космического; духовного, поэтического; и земного, человеческого?
Действительно, «Пикник на обочине» можно было экранизировать совсем иначе. У нас есть игры, которые пошли совсем иным путем, и их своебразную верность оригиналу тоже не получится преуменьшить. Но такой мир подарил нам Андрей Тарковский, за что ему вечная благодарность
«Это фильм о том, что сила в конечном счете ничего не значит. И что порой слабость выражает смысл сильной души. О том, что в каждодневной погоне за материальным осуществлением своей жизни мы теряем духовность. О том, что мы не готовы морально к тому технологическому «прогрессу», который сопутствует нашей жизни и который уже почти не зависит от нашей воли. Я бы сказал, что не заслужили ту технологию, которая нас окружает. Мы получили атомную энергию. Мы сделали из нее оружие. Мы взяли электронный микроскоп и стали забивать им гвозди. Это означает, что человечество не готово к тем открытиям, которые предлагает ему наука. И еще мой «Сталкер» о том, что без веры в сказки, в чудеса человек не способен жить и, более того, называться человеком. И мы это скоро почувствуем, да мы уже это почувствовали».
Андрей Тарковский, из беседами с членами киностудии «Юность»
«Звёздный десант» Пола Верховена по мотивам (еле-еле!) одноименного произведения Роберта Хайнлайна. Пол Верховен не любил эту книгу, вероятнее всего, даже не читал ее до конца и сделал свое произведение, взяв от книги лишь общее «десантники против жуков-пришельцев», некоторые детали и имена героев. Но тремя вещами фильм заслуживает место в сегодняшнем списке:
1. Это пример, как можно использовать жанр произведения на полную. Вряд ли есть хотя бы один фильм, который делает это столь удачно, уместно и, главное, может использовать условности жанра и простейшие эффекты, чтобы донести глубочайшую идею.
2. Пол Верховен не был безразличен к книге: она действительно именно не понравилась ему, не понравилась идейно («Звездный десант» — это одно из самых спорных и неоднозначных произведений Хайнлайна. Автор заявил, что использовал роман, чтобы прояснить свои военные и политические взгляды, и многим взгляды эти показались, как и Полу Верховену, «слишком правыми»), так что в фильме он не стал игнорировать оригинал, но уверенно отвечал ему. И честное общение, будь это беседа или жаркий спор, — как раз и является настоящим творчеством и пространством проявления истины.
3. Это очень хороший фильм. Но с ним важно, чтобы вы умели с интересом смотреть развлекательное кино: если смотреть его со скукой, то, к сожалению, его эффект и идеи не имеют никакой силы.
Чтобы даже не рисковать спойлерить больше, скажем о фильме еще только одно: это фильм об историях, которые владеют нами и строят наш мир, определяет наши действия. Чаще всего это сводится к простому «хорошо» и «плохо». Война — очевидный пример. Две стороны, каждая за свою правду. Если люди идут в бой, то хотя бы на каком-то уровне они должны быть уверены, что это хорошо или необходимо: на одном страхе далеко не уйдешь. Но такие истории ведут нас по жизни постоянно: чего мы хотим, во что мы верим и кому доверяем определяет нашу жизнь. Мы не рациональны, не разумны, и наши знания предельно ограничены, а чтобы действовать, нам необходима цель, необходима история, которой мы поверим
В «Звездном десанте» происходит много всего — всё, что должно быть в любом уважающем себя блокбастере. Красивые (все как на подбор) молодые герои в поисках приключений, каждый со своими надеждами, своим путем в этой войне, злые инопланетные жуки для экшн-сцен, суровый наставник, самоотверженность, героизм в безвыходных ситуациях и чудесное спасение. Неудивительно, что для тех, кто смотрел «Звездный десант» в детстве, фильм только этим и остался: архетип научно-фантастического боевика, и ничего больше. Если вы из таких — дайте фильму еще один шанс.
*************************************************
За мною мириады инфузорий,
Передо мною мириады звёзд.
Я между ними лёг во весь свой рост —
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
Я Нестор, летописец мезозоя,
Времён грядущих я Иеремия.
Держа в руках часы и календарь,
Я в будущее втянут, как Россия,
И прошлое кляну, как нищий царь.
Я больше мертвецов о смерти знаю,
Я из живого самое живое.
И — боже мой! — какой-то мотылёк,
Как девочка, смеётся надо мною,
Как золотого шёлка лоскуток.
Арсений Тарковский, 1958 г.
Автор статьи
Дании Яцута
Понравилась статья?
Поделиться статьей:
